Елена Орехова
24 сентября 2015 года в эфире радиостанции Би-би-си произошёл хоть и небольшой по меркам медиабизнеса, но скандал. Гостья эфира, архитектор Заха Хадид оборвала интервьюера Сару Монтегю на полуслове, дала понять, что продолжать разговор она не намерена и покинула студию. Случилось это, конечно, не на ровном месте. То, что диалог не клеится, и вряд ли когда-нибудь склеится, было понятно с самого начала. Как и то, что британка Монтегю и уроженка Ирака Хадид, номинально беседуя на английском, говорят на разных языках.
Вот, например, Сара спрашивает, почему персону такого калибра, как Хадид, не принял британский истеблишмент. Или интересуется, как там у них, у архитекторов, теперь с сексизмом. И это, в общем, полный диссонанс. Предсказуемо провальная попытка разговаривать с человеком, сознательно игнорирующим устоявшиеся формы, в формате актуальной новостной повестки.
Захе нет дела до «британского истеблишмента» и плевать она хотела на сексизм, но она готова поддерживать этот бессмысленный светский трёп, пока собеседница не касается по-настоящему насущных тем. И вот Сара заводит разговор об олимпийском стадионе в Токио. Сперва спрашивает, почему проект так и не состоялся, а потом подходит к нему вплотную с аккуратной линейкой европейского налогоплательщика:
— Премьер-министр Японии заморозил проект из-за его высокой стоимости. 2 миллиона долларов, или скажете, что это не так?
— Нет. Послушайте меня. Давайте прямо сейчас прекратим беседу. Я больше не хочу её продолжать. Большое спасибо.
Стадион олимпийских игр 2020 в Токио не приняли сразу. С того самого момента, как проект выиграл международный конкурс. И Заха Хадид, которая с первых дней своей карьеры только и делала, что ломала стены, как в фигуральном, так и в архитектурном смысле, сквозь эту последнюю стену пройти все же не смогла.
Футуристичный спортивный объект, блестящий монолит капсульной формы, японские блогеры «раскатали» асфальтоукладочным катком, сравнивая то с унитазом, то с роботом-пылесосом. Правительство, которое вроде было не против олимпийской стройки именно в зелёной зоне Токио, вдруг изменило мнение, посчитав, что объект навредит экологическому ландшафту региона. Крупные архитекторы, такие как Тойо Ито, Фумихико Маки и Кэнго Кума написали протестную петицию, в которой требовали отказаться от проекта, и под ней подписались около 80 тысяч интернет-пользователей. И кстати, если уж говорить о деньгах, первоначально стадион стоил не 2, а 3 миллиона. Команда Хадид под общественным давлением согласилась снизить цену почти на треть. Но, будем откровенны, причём здесь деньги? Закрытая Япония отвергла саму идею об иностранном вмешательстве во внутреннее убранство её столицы. И не потому ли новый олимпийский проект, который в итоге достался японцу Кэнго Кума, и который во многом копирует космический стадион Хадид, был встречен гораздо более благосклонно?
Заха Хадид родилась в 1950-м году в столице Ирака. В Багдаде, который тогда ещё можно было бы представить городом будущего, не зная, какое оно у него — это будущее. Позднее Заха вспоминала своё детство в тёплых тонах. Состоятельные родители прогрессивных взглядов, большой загородный дом, выстроенный в редком для мусульманского мегаполиса модернистском стиле, престижная католическая школа, мультикультурная, но вполне статусная социальная среда. Одним словом, сытая жизнь представительницы золотой молодёжи. Истоки архитектурного дарования Захи Хадид принято искать как раз в этом — продвинутом окружении, хорошем образовании и вкусе ко всему красивому безо всяких ограничений. Хотя такая капризная вещь, как талант, вряд ли обязательно должна иметь предпосылки.
Тем не менее, профессиональное становление Хадид шло, как по нотам: учёба в Американском Университете в Бейруте по математическому направлению, Архитектурная ассоциация в Лондоне, потом работа в бюро одного из идеологов деконструктивизма — голландца Рема Колхаса. Впрочем, биография Хадид настолько известна, что скучно, наверное, даже и читать.
Женские журналы не печатали историю её не сложившейся личной жизни, в её интервью нет ни слова об эмоциональных взлётах и падениях. Просто бывает так, что талант неизмеримо больше человека, который им обладает, и это, видимо, именно тот случай. История Хадид состоит из необыкновенных по замыслу и по форме зданий и сооружений, из нереализованных проектов, конкурсов и наград. Из узкоспециализированного материала, которым только и может быть написана биография новатора.
Впрочем, был и обязательный для гения период непризнанности. 15 лет она работала в стол и получила типичное в таких обстоятельствах прозвище «бумажный архитектор». Проект клуба «Пик» на холме над Гонконгом, перевёрнутый небоскрёб в Англии, обитаемый мост над Темзой — всё это звучит и выглядит по меньшей мере интересно, но во-первых, «вы и вправду считаете, что это красиво?», а во-вторых, кто рискнёт ввязываться в дорогостоящий долгострой с маловероятным результатом?
Первый настоящий взлёт — проект пожарной части Vitra в Германии. Захе Хадид впервые удаётся в реальности, а не на бумаге слегка пошатнуть «диктат прямого угла». Из камня и бетона вырастает остроугольное здание со стремительными линиями, о Хадид говорят как о состоявшемся мастере. И кажется, что ржавое колесо фортуны поддалось, наконец, но впечатление это обманчиво.
Спустя пару лет Хадид выигрывает конкурс на лучший проект оперного театра в заливе Кардифф в Великобритании. Многослойность, курсивные линии и «весь этот деконструктивизм» получает признание чисто формально. Но на деле остаётся чем-то из области высокой моды, когда смотреть и восхищаться — можно, но носить — нет, спасибо. Заказчик назначает второй конкурс, на котором вновь побеждает Заха, и тогда ему уже ничего не остаётся, как честно признать, что этот театр точно не из его оперы и отказаться от проекта совсем. Говорят, для Хадид это был тяжёлый удар.
Новый импульс её карьере неожиданно дал другой архитектор-деконструктивист Фрэнк Гери, чей Музей Гуггенхайма в испанском Бильбао прогремел на весь мир. Прилив поднимает все лодки, и мода на нарочито нестандартные архитектурные формы заставляет заказчиков обратить внимание на Заху Хадид. Ей достаётся амбициозный проект Центра современного искусства в Цинциннати, создав который она станет первой женщиной — лауреатом так называемой «архитектурной нобелевки» — Притцкеровской премии. Массивное прямоугольное сооружение, декорированное чёрными квадратными блоками (привет кумиру юности Малевичу) вливается в уличный поток. Tротуарная плитка у здания по цвету совпадает с его облицовкой, прозрачные у основания стены, так что интерьер перетекает в экстерьер и наоборот. Материальное воплощение той самой, «жидкой архитектуры», к которой так стремилась Заха.
Это был первый по-настоящему оглушительный успех, превративший её из талантливого но не слишком удачливого специалиста во всемирную знаменитость. На Заху Хадид сыплются награды и, как следствие, заказы. Автор лучшего проекта 2005 года в Германии (имеется в виду завод BMW), лауреат премии «Дизайн года» от Британской академии дизайна за Центр Гейдара Алиева в Баку, премия Стирлинга за музей естественных наук Phaeno, золотая медаль от Королевского института британских архитекторов (RIBA), которая, кстати, снова впервые достаётся женщине, и эта женщина снова Хадид. Она становится массовым дизайнером, и стиль её меняется, становится ещё более текучим и как будто движется в сторону столь востребованного в «нулевые» постмодернизма.
Это прекрасное время, когда фраза «отрывайся по полной» становится руководством к действию. Команда Хадид то хулиганит с танцующими башнями в Дубаи, то делает внезапный ностальгический реверанс в сторону деконструктивизма и строит Dominion Tower в Москве.
Но в 2008 году ветер переменился. Глобальный экономический кризис заставил пересмотреть своё отношение к расходам не только в смысле денег, а вообще. И Заха с её восточным размахом, не терпящим компромиссов, конечно, нажила себе оппонентов. Стали звучать замечания о том, что неплохо бы унять свои творческие амбиции, что строить можно более функционально и по менее баснословным ценам.
Успех притягивает злость, и стоило пробить брешь в репутации признанного гения, как негативные реплики в адрес Хадид разрослись в многоголосье разнообразных обвинений, среди которых были и совсем абсурдные. Её обвиняли в том, что она не помогает другим женщинам-архитекторам, или что она работает для «тоталитарных режимов», в том, что во время строительства спроектированного ею стадиона в Катаре погибли по разным данным от сотни до полутора тысяч рабочих-мигрантов. Сам стадион, между прочим, напоминает, извините, женские половые органы. Чаще всего Хадид вяло огрызалась, отвечая, что вообще-то она имела в виду национальную лодку доу, а если кто и видит в ней вагину, так это интерпретатора, а вовсе не её, Захи Хадид, проблема.
А что до погибших рабочих… Ну, кроме того, что чисто юридически она за эту гибель была не в ответе, есть все основания думать, что её всё это не занимало. Она могла бесконечно рассуждать на тему перетекающего пространства и бесшовной формовки, но чисто бытовой человеческий контекст её утомлял и она отделывалась общими фразами. На вопросы о том, почему у неё нет детей, отвечала, что так получилось, о своём отношении к феминизму — что женщины сильные, ну и всё в таком духе.
Или раздражалась, как во время того злополучного интервью. Как тот, кто не только имеет право на раздражение, но и может себе его позволить. Вот, скажем, Вольтер мог быть очень ядовитым человеком и даже антисемитом, но кому это интересно, когда речь идёт о Вольтере?
Интересно, что будут говорить о Захе Хадид лет через 300…
Вам может также может понравиться:
Все на балкон! Подборка идей для обустройства уютного балкона
О доме Эммы фон Бромсен и о том, почему надо любить вещи с историей
Уютная дача или Новая жизнь старых вещей